Декаданс всякий, рефлексия, мысли, бла-бла. А потом он решетку в тюрьму фоларийских богов выламывает.
Первая глава Джона в «Буре мечей» — это и первое знакомство читателя с одичалыми в, так сказать, неформальной обстановке. До сих пор это было либо пугало из сказок старой Нэн, либо враги, от которых следовало защищать Стену, немытые дикари, однако Джон, ещё слегка пришибленный после смерти Куорена Полурукого и своего «предательства», даёт нам возможность взглянуть на них поближе.
читать дальшеОдичалые привозят Джона в лагерь, где его ждёт знакомство с Мансом, Королём за Стеной. Голова у Джона отчасти занята мыслями о своей предполагаемой миссии (смотреть внимательно, делать выводы, улучить момент и вернуться, чтобы доложить Мормонту), отчасти — недавними событиями. Так, он подробно перечисляет, какая часть трофеев уничтоженного отряда кому из одичалых досталась (а те поделили всё, от оружия и одежды до останков Куорена).
Первые впечатления Джона о лагере одичалых довольно однозначны: это огромная, неорганизованная, дурно и бездарно размещённая масса народу; никаких укреплений и нормальных заслонов нет и в помине, каждый разбивает стоянку, где видит, по лагерю без присмотра снуют домашние животные и дети.
Джона к шатру Манса сопровождают Костяной Лорд, он же Гремучая Рубашка, и Игритт. Костяной Лорд от Джона не в восторге, не скрывает своей враждебности и надеется, что Манс велит убить «перелётную ворону». Игритт, пользуясь вольницей одичалых, идёт следом, явно собираясь выступать в защиту Джона. Она сулит, что Манс позволит Джону остаться, если только тот отречётся от прошлого и своих обетов: он будет далеко не первым братом ночного дозора, который стал перебежчиком. По дороге Джон знакомится ещё с одним знаменитым вожаком одичалых, Плакальщиком, и тот в ответ на реплику Лорда, что Джону помог убить Куорена Призрак, замечает, что да, в нём (Джоне) чувствуется волчья порода.
Наконец, Джон оказывается в шатре Манса, где его ждёт прелюбопытный набор фигурантов. Четыре мужчины и две женщины. Один из мужчин будет его другом, другой его врагом, жизнь третьего будет зависеть от Джона, свидетелем смерти четвёртого он станет. С женщинами тоже интересно: подле одной он окажется в непосредственной близости в момент её смерти, спасёт жизнь её ребёнку и мужу, вторую будут прочить в жёны ему самому.
Итак, Джон видит перед собой здоровяка с белой бородой, шумно и неопрятно ужинающего за столом, красивого сурового мужчину без ушей, рассматривающего карту у стены, беременную женщину, занятую готовкой у жаровни и красивую пару — черноволосого парня и белокурую девицу, распивающих мёд из рога. Ещё один мужчина сидит на подушке и поёт «Дорнийскую жену», аккомпонируя себе на лютне (кстати, первый раз, когда мы видим её текст, хотя поминается песня довольно часто). Забавно, на кого Джон обращает внимание в первую очередь: о внешности Даллы мы так и не узнаем ничего, кроме её живота, насчёт Вель он отмечает только «красивая и белокурая», на Ярла смотрит мельком. В общем, и понятно: Далла для него до конца останется беременной чужой подругой, а вот описание внешности Вель мы получим ещё только страниц через семьсот. Можно увидеть в этом свидетельство того, что Мартин изначально не собирался делать Вель сколько-нибудь значимым персонажем, а можно и так, что Джон весь на нервах и отмечает самый минимум, то, что важно. С женщинами всё понятно — ему сейчас не до женщин; Ярла он замечает и тут же выводит за фокус внимания — потому что парень молодой, чуть за двадцать, и значит, не может быть Мансом. А вот внешности безухого и бородатого, Отира и Тормунда, Джон уделяет много внимания, вплоть до деталей одежды. Что бы ни говорила Игритт, Джон понимает, что от его следующих слов будет зависеть и его жизнь, и успех его миссии.
И тем не менее — он допускает ошибку. Это особенность, которая далее будет ещё неоднократно осмеяна одичалыми: Джон, мальчик из Винтерфелла, никогда не покидавший его пределов и бесконечно далёкий отдемократии смеси мамы-анархии и разбойничьей вольницы, которую представляют собой нравы одичалых — инстинктивно ждёт от Короля за Стеной того же, чего ждал бы и просто от короля. И пытается вести себя соответствующе. Так, он уделяет мало внимания певцу, потому что, вероятно, в его представлении король не станет брынькать на лютне, пока в его шатре болтают, едят, и вот — ещё и дозорного на допрос привели. Да и одет Манс проще прочих. К тому же, Джон обращается к Отиру «ваше величество», чем ещё больше веселит всю компанию. Не развлекается разве что сам Отир, магнар теннов, ну, он вообще парень не очень весёлый.
Впрочем, в этой ситуации со стороны Джона проявляется не недостаток гибкости, а недостаток опыта: ему просто неоткуда взять модель поведения, уместную в этой ситуации и в этом окружении.
Певец, оказавшийся Мансом, наконец представляется, тут же безошибочно узнав и назвав по имени самого Джона, и тот пытается составить о нём мнение: ещё молодой человек, привлекательный, лихой, очевидно сильный. На нём чёрный потрёпанный плащ с прорехами, зашитыми алым шёлком, и он привлекает внимание Джона, потому что это явно плащ дозорного. Когда-то Манс был братом ночного дозора.
Первым делом Манс спрашивает, правда ли, что Джон убил Полурукого. Отир был возмущён этим фактом — это он должен был убить Куорена! А не какой-то мальчишка! Но сам Манс скорее огорчён известием. Куорена он знал лично ещё по старым временам, и явно по меньшей мере уважал.
Манс представляет и называет по именам всех, находящихся в шатре (особое внимание уделив перечислению титулов Тормунда — по настоянию последнего), давая краткую ёмкую характеристику (так, о Вель можно составить некоторое мнение уже по тому, что Ярла Манс называет «её забавой»). Манс пытается подловить Джона на лжи, но ему случайно мешает Тормунд, а затем весело жалуется Джону, что это и есть то, из-за чего Манс стал королём: пусть он не так силён и не так лих, зато хитёр и умён. Затем веселье заканчивается и начинается серьёзный разговор. Манс выставляет из шатра всех лишних и приступает к расспросам. Он делает крайне загадочный вид и сообщает, что Джона он опознал, так как видел его дважды. В первый раз, когда Джон был ребёнком, а Манс был в составе отряда чёрных братьев, останавливавшегося в Винтерфелле. Джон с удивлением признаётся, что помнит Манса — тот стал случайным свидетелем одной из проказ Джона и Робба. А второй раз, говорит Манс, он видел Джона в великом чертоге Винтерфелла, когда туда приезжал король Роберт. Далее он излагает совершенно песенно-балладную историю о том, как услышав о приезде на Север Роберта, он решил поглядеть на него, как «король на короля», а заодно и на Бенджена Старка, который в то время был «Первым Разведчиком и бичом его народа». Манс прихватил мешок серебра, перебрался через Стену, купил по ту сторону лошадь и у самого Винтерфелла прибился к свите Роберта Баратеона — поезд короля тормозила здоровенная и неповоротливая колымага Серсеи. Лютня и, надо полагать, подвешенный язык обеспечили Мансу радушный приём. Так он и попал в Винтерфелл.
Наконец, Манс задаёт Джону вопрос в лоб: почему он решил оставить дозор? Джон понимает, что от ответа будет зависеть его судьба, и пытается выиграть время: я отвечу, если вы ответите. Манс смеётся, но рассказывает охотно. Джон угадал верно: Манс из тех, кто любит послушать собственный голос. Он перечисляет версии: из-за женщины, из-за власти...
В конце концов Манс излагает историю, после которой ушёл за Стену. Он был ранен во время рейда, и братья оставили его у дочери старой знахарки из одичалых, чтобы она выходила его, пока он не поправится. Плащ Манса был изодран когтями зверя, и девушка зашила прорехи алым шёлком, который был её главной драгоценностью: когда-то ткань выкинуло на Стылый Берег после крушения торгового корабля. Когда Манс вернулся на Стену, старый плащ у него отобрали, а взамен выдали новый, чисто-чёрный, как полагается. На другую ночь он ушёл туда, где «человек может носить плащ такого цвета, какой ему нравится, а поцелуй не считается преступлением». Куорен, говорит Манс, был сделан из старого дуба, но он, Манс, живой человек (звучит, как забавный вариант самооправдания — Манс явно отдаёт должное Куорену, в том числе и его верности долгу и принципиальности, но предпочитает звать это гм, непрошибаемостью, а к своим маленьким, простительным слабостям снисходителен — он же мужчина!).
Далее Манс опять возвращается к вопросу, что заставило Джона сменить сторону.
Джон отвечает ему уже без колебаний: вы ведь были в Винтерфелле? Видели их, принцев и принцессу, моих сестёр и братьев, моего отца? И где сидели они — а где я?
Тебе надо подобрать новый плащ, говорит Манс.
Помимо попыток уложить одичалых в привычную систему мира, Джон в этой главе демонстрирует другое своё качество: проницательность, умение слушать и слышать и способность оценивать собеседника. Он дал Мансу говорить — и сделал по этому краткому разговору совершенно верные выводы: Манс умён и ловок, но любит слушать свой голос (об этом сказано в тексте напрямую); он склонен к некоей театральности и показушеству, чего стоит хоть вся эта история с вылазкой в Винтерфелл (независимо от того, насколько Манс был откровенен насчёт причин своего поступка) — он явно склонен к самолюбованию и воображает себя кем-то вроде Баэля Барда/Робин Гуда, в общем, не чужд эдакой разбойничьей романтики; наконец, при всей хитрости, Манс довольно ограничен — не в смысле интеллекта, но в смысле мотивов, поведение Куорена, например, в его глазах — непостижимая, недоступная пониманию твердошкурость; и ещё он из тех волков, которых сколько ни корми, в лес смотрят.
И Джон, выслушав историю с чёрным плащом с алым, гм, подбоем, выбирает именно тот вариант ответа на вопрос, который будет понятен и близок человеку вроде Манса. И попадает в точку.
Ещё из забавного. Когда Манс выставляет из шатра свидетелей, Тормунд восклицает: как, и меня?! Тебя особенно, отвечает Манс. Спустя семьсот страниц этот краткий диалог повторится до запятой, когда Джон придёт к Мансу по приказу Яноса Слинта и Аллисера Торне, чтобы убить его. Похоже на старую общую шутку)).
Кое-кто из одичалых из тех, с кем Джон добирается до лагеря Манса, ещё всплывут в сюжете, например, Рик Длинное Копьё, которому достался шлем Куорена при дележе добычи. К Рику Игритт относилась, как к брату (они из одного селения), Джону он нравился — и именно этот Рик выкрал дочку Тормунда Мунду из-под носа её четырёх братьев позднее.
И кстати, Манс в качестве гарантии безопасности Джона поминает закон гостеприимства: раз уж Джон в его шатре и за его столом, ему опасаться пока что нечего. Если вспомнить, что сделали с этим самым законом некоторые из благородных лордов Вестероса, впору задуматься, кто тут ещё дикарь.
Обзорам
читать дальшеОдичалые привозят Джона в лагерь, где его ждёт знакомство с Мансом, Королём за Стеной. Голова у Джона отчасти занята мыслями о своей предполагаемой миссии (смотреть внимательно, делать выводы, улучить момент и вернуться, чтобы доложить Мормонту), отчасти — недавними событиями. Так, он подробно перечисляет, какая часть трофеев уничтоженного отряда кому из одичалых досталась (а те поделили всё, от оружия и одежды до останков Куорена).
Первые впечатления Джона о лагере одичалых довольно однозначны: это огромная, неорганизованная, дурно и бездарно размещённая масса народу; никаких укреплений и нормальных заслонов нет и в помине, каждый разбивает стоянку, где видит, по лагерю без присмотра снуют домашние животные и дети.
Джона к шатру Манса сопровождают Костяной Лорд, он же Гремучая Рубашка, и Игритт. Костяной Лорд от Джона не в восторге, не скрывает своей враждебности и надеется, что Манс велит убить «перелётную ворону». Игритт, пользуясь вольницей одичалых, идёт следом, явно собираясь выступать в защиту Джона. Она сулит, что Манс позволит Джону остаться, если только тот отречётся от прошлого и своих обетов: он будет далеко не первым братом ночного дозора, который стал перебежчиком. По дороге Джон знакомится ещё с одним знаменитым вожаком одичалых, Плакальщиком, и тот в ответ на реплику Лорда, что Джону помог убить Куорена Призрак, замечает, что да, в нём (Джоне) чувствуется волчья порода.
Наконец, Джон оказывается в шатре Манса, где его ждёт прелюбопытный набор фигурантов. Четыре мужчины и две женщины. Один из мужчин будет его другом, другой его врагом, жизнь третьего будет зависеть от Джона, свидетелем смерти четвёртого он станет. С женщинами тоже интересно: подле одной он окажется в непосредственной близости в момент её смерти, спасёт жизнь её ребёнку и мужу, вторую будут прочить в жёны ему самому.
Итак, Джон видит перед собой здоровяка с белой бородой, шумно и неопрятно ужинающего за столом, красивого сурового мужчину без ушей, рассматривающего карту у стены, беременную женщину, занятую готовкой у жаровни и красивую пару — черноволосого парня и белокурую девицу, распивающих мёд из рога. Ещё один мужчина сидит на подушке и поёт «Дорнийскую жену», аккомпонируя себе на лютне (кстати, первый раз, когда мы видим её текст, хотя поминается песня довольно часто). Забавно, на кого Джон обращает внимание в первую очередь: о внешности Даллы мы так и не узнаем ничего, кроме её живота, насчёт Вель он отмечает только «красивая и белокурая», на Ярла смотрит мельком. В общем, и понятно: Далла для него до конца останется беременной чужой подругой, а вот описание внешности Вель мы получим ещё только страниц через семьсот. Можно увидеть в этом свидетельство того, что Мартин изначально не собирался делать Вель сколько-нибудь значимым персонажем, а можно и так, что Джон весь на нервах и отмечает самый минимум, то, что важно. С женщинами всё понятно — ему сейчас не до женщин; Ярла он замечает и тут же выводит за фокус внимания — потому что парень молодой, чуть за двадцать, и значит, не может быть Мансом. А вот внешности безухого и бородатого, Отира и Тормунда, Джон уделяет много внимания, вплоть до деталей одежды. Что бы ни говорила Игритт, Джон понимает, что от его следующих слов будет зависеть и его жизнь, и успех его миссии.
И тем не менее — он допускает ошибку. Это особенность, которая далее будет ещё неоднократно осмеяна одичалыми: Джон, мальчик из Винтерфелла, никогда не покидавший его пределов и бесконечно далёкий от
Впрочем, в этой ситуации со стороны Джона проявляется не недостаток гибкости, а недостаток опыта: ему просто неоткуда взять модель поведения, уместную в этой ситуации и в этом окружении.
Певец, оказавшийся Мансом, наконец представляется, тут же безошибочно узнав и назвав по имени самого Джона, и тот пытается составить о нём мнение: ещё молодой человек, привлекательный, лихой, очевидно сильный. На нём чёрный потрёпанный плащ с прорехами, зашитыми алым шёлком, и он привлекает внимание Джона, потому что это явно плащ дозорного. Когда-то Манс был братом ночного дозора.
Первым делом Манс спрашивает, правда ли, что Джон убил Полурукого. Отир был возмущён этим фактом — это он должен был убить Куорена! А не какой-то мальчишка! Но сам Манс скорее огорчён известием. Куорена он знал лично ещё по старым временам, и явно по меньшей мере уважал.
Манс представляет и называет по именам всех, находящихся в шатре (особое внимание уделив перечислению титулов Тормунда — по настоянию последнего), давая краткую ёмкую характеристику (так, о Вель можно составить некоторое мнение уже по тому, что Ярла Манс называет «её забавой»). Манс пытается подловить Джона на лжи, но ему случайно мешает Тормунд, а затем весело жалуется Джону, что это и есть то, из-за чего Манс стал королём: пусть он не так силён и не так лих, зато хитёр и умён. Затем веселье заканчивается и начинается серьёзный разговор. Манс выставляет из шатра всех лишних и приступает к расспросам. Он делает крайне загадочный вид и сообщает, что Джона он опознал, так как видел его дважды. В первый раз, когда Джон был ребёнком, а Манс был в составе отряда чёрных братьев, останавливавшегося в Винтерфелле. Джон с удивлением признаётся, что помнит Манса — тот стал случайным свидетелем одной из проказ Джона и Робба. А второй раз, говорит Манс, он видел Джона в великом чертоге Винтерфелла, когда туда приезжал король Роберт. Далее он излагает совершенно песенно-балладную историю о том, как услышав о приезде на Север Роберта, он решил поглядеть на него, как «король на короля», а заодно и на Бенджена Старка, который в то время был «Первым Разведчиком и бичом его народа». Манс прихватил мешок серебра, перебрался через Стену, купил по ту сторону лошадь и у самого Винтерфелла прибился к свите Роберта Баратеона — поезд короля тормозила здоровенная и неповоротливая колымага Серсеи. Лютня и, надо полагать, подвешенный язык обеспечили Мансу радушный приём. Так он и попал в Винтерфелл.
Наконец, Манс задаёт Джону вопрос в лоб: почему он решил оставить дозор? Джон понимает, что от ответа будет зависеть его судьба, и пытается выиграть время: я отвечу, если вы ответите. Манс смеётся, но рассказывает охотно. Джон угадал верно: Манс из тех, кто любит послушать собственный голос. Он перечисляет версии: из-за женщины, из-за власти...
В конце концов Манс излагает историю, после которой ушёл за Стену. Он был ранен во время рейда, и братья оставили его у дочери старой знахарки из одичалых, чтобы она выходила его, пока он не поправится. Плащ Манса был изодран когтями зверя, и девушка зашила прорехи алым шёлком, который был её главной драгоценностью: когда-то ткань выкинуло на Стылый Берег после крушения торгового корабля. Когда Манс вернулся на Стену, старый плащ у него отобрали, а взамен выдали новый, чисто-чёрный, как полагается. На другую ночь он ушёл туда, где «человек может носить плащ такого цвета, какой ему нравится, а поцелуй не считается преступлением». Куорен, говорит Манс, был сделан из старого дуба, но он, Манс, живой человек (звучит, как забавный вариант самооправдания — Манс явно отдаёт должное Куорену, в том числе и его верности долгу и принципиальности, но предпочитает звать это гм, непрошибаемостью, а к своим маленьким, простительным слабостям снисходителен — он же мужчина!).
Далее Манс опять возвращается к вопросу, что заставило Джона сменить сторону.
Джон отвечает ему уже без колебаний: вы ведь были в Винтерфелле? Видели их, принцев и принцессу, моих сестёр и братьев, моего отца? И где сидели они — а где я?
Тебе надо подобрать новый плащ, говорит Манс.
Помимо попыток уложить одичалых в привычную систему мира, Джон в этой главе демонстрирует другое своё качество: проницательность, умение слушать и слышать и способность оценивать собеседника. Он дал Мансу говорить — и сделал по этому краткому разговору совершенно верные выводы: Манс умён и ловок, но любит слушать свой голос (об этом сказано в тексте напрямую); он склонен к некоей театральности и показушеству, чего стоит хоть вся эта история с вылазкой в Винтерфелл (независимо от того, насколько Манс был откровенен насчёт причин своего поступка) — он явно склонен к самолюбованию и воображает себя кем-то вроде Баэля Барда/Робин Гуда, в общем, не чужд эдакой разбойничьей романтики; наконец, при всей хитрости, Манс довольно ограничен — не в смысле интеллекта, но в смысле мотивов, поведение Куорена, например, в его глазах — непостижимая, недоступная пониманию твердошкурость; и ещё он из тех волков, которых сколько ни корми, в лес смотрят.
И Джон, выслушав историю с чёрным плащом с алым, гм, подбоем, выбирает именно тот вариант ответа на вопрос, который будет понятен и близок человеку вроде Манса. И попадает в точку.
Ещё из забавного. Когда Манс выставляет из шатра свидетелей, Тормунд восклицает: как, и меня?! Тебя особенно, отвечает Манс. Спустя семьсот страниц этот краткий диалог повторится до запятой, когда Джон придёт к Мансу по приказу Яноса Слинта и Аллисера Торне, чтобы убить его. Похоже на старую общую шутку)).
Кое-кто из одичалых из тех, с кем Джон добирается до лагеря Манса, ещё всплывут в сюжете, например, Рик Длинное Копьё, которому достался шлем Куорена при дележе добычи. К Рику Игритт относилась, как к брату (они из одного селения), Джону он нравился — и именно этот Рик выкрал дочку Тормунда Мунду из-под носа её четырёх братьев позднее.
И кстати, Манс в качестве гарантии безопасности Джона поминает закон гостеприимства: раз уж Джон в его шатре и за его столом, ему опасаться пока что нечего. Если вспомнить, что сделали с этим самым законом некоторые из благородных лордов Вестероса, впору задуматься, кто тут ещё дикарь.
Обзорам
@темы: POV - Джон, перечитываем
-
-
16.03.2015 в 22:25Мне еще кажется, что ответ Джона сработал не только потому, что он понятен такому человеку как Манс. Скорее, мне кажется, ему бы было понятно, что-то вроде собственных мотивов. Там еще позднее, если мне не изменяет память, когда Игритт явно стала проявлять к Джону интерес, он стал для одичалых гораздо более своим, т.е. женщина как мотив в целом им понятнее.
Мне кажется, что Манс поверил Джону потому, что тот не врал. То есть, ясно, что он ушел к одичалым не потому, но положение бастарда его мучило и это как раз был мотив его ухода (побега) в Дозор. То есть сработала не столько хитрость, сколько искренность. имхо.
-
-
16.03.2015 в 23:47А, ну это само собой. Обида Джона была настоящая, и он, в общем, даже не врал — он просто задал вопрос и предоставил Мансу сделать выводы. А выводы тот сделал, уже исходя из своего опыта и нрава. Субъективность вообще свойственна человеку, но тут как-то особенно: ну, не в состояниии Манс постигнуть траектории полёта мыслей людей вроде Куорена и Джона, что ж ты будешь делать)))